Здесь должна быть я - Катерина Кюне
— Так а шо ж ты вэсь дэнь робыла, коли ты даже собаку ковбасою кормишь?! — смешно передразнивала ее баба Роза. Особенно веселила меня ковбаса. Такая колбаса для ковбоев.
Бабе Розе, как и дедушке, не понравилось всё. И что в огороде из-за бурьяна скоро деревьев не будет видно, и что у Дэ ребра торчат, и грязь, и ребенка едва не угробили. А в дом она даже заходить побоялась, сказала что на улице подождет, пока я соберу свои вещи. Я в глубине души подозревала, что бабушка Люба меня любила и не хотела, чтобы меня забирали. Когда мы только начинали жить втроем — она, я и Дэ, и я еще не перебралась в свой домик, бабушка очень старалась мне угодить и однажды даже принесла мне завтрак в постель: рис, политый сгущенкой, и чай, всё это на расписном подносе. Было часов двенадцать — я училась во вторую смену. Есть в постели мне не очень понравилось, потому что я привыкла по утрам до завтрака выполнять обязательный моцион: сначала тщательно умываться, а потом расчесывать волосы по специальному методу. Я в то время носила две косички. Сделать ровный пробор самой себе сложно. Поэтому я никогда не расплетала обе косички сразу, а каждую половину волос расчесывала по отдельности. Еще мне не понравился бабушкин чай, похоже было, что она долила кипятка в жмых от вчерашней заварки. Но главное было не в этом. Главное, что у меня возникло такое чувство, будто она подлизывается. Подлизывается, а сама жаловалась на маму папе. Я слышала в прошлом году, когда мы были в отпуске. Рассказывала папе разные небылицы, будто мама специально потоптала клубнику. А мама ничего никогда не топтала, наоборот, она была знаменитый в нашем северном городе растениевод, у нее однажды даже зацвел алоэ и все приходили к нам смотреть.
Так что идя с бабушкой Розой через весь город в ее дом под холмом, я даже немного радовалась, что бабе Любе досталось. А вот бросать свой домик было жалко. Жалко вечеров при масляной лампе и этого странного чувства заброшенности, которое усиливается, когда мерзнешь, и становится приятным, когда укутаешься в мягкое одеяло и смотришь на вздрагивающий, словно ему тоже холодно, огонек. А еще было немного жалко вкусных чебуреков. Потому что кто его знает как там, у бабушки Розы, будут кормить…
Здесь должна быть летучая мышь
Дом, где жила бабушка Роза, был необыкновенным. Во-первых, из-за цветов. Хотя он был многоквартирным, перед его окнами был разбит пышный палисадник, на котором круглый год что-нибудь ярко цвело. По сторонам от крыльца лежали две старые автомобильные покрышки, наполненные землей, и из них торчали разноцветные ромашки, как в сказке про цветик-семицветик. И никогда ни в палисаднике, ни в покрышках нельзя было найти ни одной сорной травинки. Но и садовника, который ухаживал за растениями, я тоже ни разу не видела. Словно в этом доме и в этом дворе все совершалось по волшебству.
В середине двора стояла большая деревянная беседка со столом и лавками. Там взрослые вечно во что-нибудь играли. Или в шахматы, или в шашки, или в домино. В нашем северном доме тоже был двор, и там тоже были столик и лавочки. Но там играли только мы, дети. Чаще всего в магазин мороженого, которое делали из снега, посыпая сверху «шоколадным» песком.
Все в бабушкином доме знали друг друга, здоровались, и ходили к друг другу в гости, словно были большой семьей.
А еще холм. К нему вела тесная тропинка, зажатая кустами, вьюном и диким виноградом. Вечером, когда осеннее солнце медленно сползало с неба, холм за домом начинал светиться. И из этого мягкого желтого колдовского свечения, выступали черные суковатые шеи боярышника и можно было разглядеть ярко-красные, перезревшие ягоды. Словно кусты боярышника специально украсили те же невидимые руки, что украшали двор.
В квартире у бабушки было несколько картин, а на них какие-то полуголые люди. Только одна картина была интересная. Там был громадный волк, немного похожий на мою Дэ, некрасивый Иван-царевич и девушка в необычном шлеме, украшенном драгоценными камнями. Иван-царевич тоже был в шлеме. Наверное, по правилам езды на волке это требовалось. Когда папа ездил на мотоцикле, он всегда надевал шлем. А еще у Ивана-царевича почему-то была огромная серьга в ухе, как у цыгана из «Неуловимых мстителей». И его меч как-то странно парил в воздухе, как будто это был не тяжелый богатырский булат, а пластмассовый меч из «Детского мира», выкрашенный золотой краской. Но все-равно картина была красивая и я ее подолгу разглядывала.
Спала я на высокой кровати с множеством мягких перин, как королевская особа из сказки. Подушка тоже была большая и мягкая, перед сном бабушка ее взбивала, а после сна положено было аккуратно направить ее одним ухом в потолок и получившуюся пирамидку накрыть кружевной накидкой. Раньше на этой кровати спала тетя Аня, мамина младшая сестра, но теперь она вышла замуж и жила у мужа.
Бабушка готовила диковинные блюда, например, блинчики с киселем или вареники с капустой, каждый день провожала меня в школу, потому что идти надо было почти целый час, а по субботам мы с ней вместе смотрели передачи про животных.
В квартире мне разрешалось лазить во все шкафы, хотя вначале я не могла в это поверить и исследовала пространство тайком. Потому что в нашей северной квартире каждый шкафчик был к кому-то приписан, большинство числилось за папой. В папины шкафы, как и в шкафы сестры, мне совать нос официально воспрещалось.
В шкафах я обнаружила очень много рисунков. Все они остались от тети Ани, которая любила рисовать. Многие рисунки напоминали картины на стенах — на них тоже были какие-то полуголые люди, в основном женщины. Но попадались и пейзажи, пейзажи мне нравились больше. А однажды я нашла самодельную карточную колоду. Вообще карточных колод в квартире было много: и бабушка и тетя Аня гадали на картах. Но эта была особенная. Дамы на ней были изображены в виде русалок с зелеными рыбьими хвостами, длинными распущенными волосами и большими обнаженными грудями. Одна русалка — брюнетка, одна — шатенка, одна рыжая и одна
